О науке как таковой без прикрас - из первых уст.

Артем Оганов, 34 года

Физик-теоретик, профессор Университета штата Нью-Йорк, руководит лабораторией теоретической кристаллографии.
Окончил МГУ, кандидатскую степень (PhD) получил в Лондоне, докторскую (Habilitation) – в Цюрихе. Преподавал в университетах Англии, Швейцарии, Китая, Франции, России. Со школьных времен собирает награды, среди которых уже отведено место для будущей Нобелевской премии.

- Артем, расскажите, чем естественные науки могут быть привлекательны для молодых людей?

- Молодых ученых нередко привлекает научная романтика, которая есть в книжках, азарт и вкус открытия. Но скажу честно: научная работа полна рутины! Не каждый день вы можете воскликнуть «Эврика!», часто сутками напролет приходится заниматься занудными вещами, которые составляют 99% работы: расчеты, программирование, закорючки и цифры в колонках, а вдобавок ко всему — административные вопросы. Как я это ненавижу! (смеется) И только 1% научной работы — это озарения и открытия. К тому же, жизнь ученого очень непростая.

Почитайте биографию Менделя (Gregor Johann Mendel, биолог и ботаник, основоположник генетики. — Прим. ред.): кто его знал при жизни? Посмотрите биографию Гиббса (Josiah Willard ibbs, американский математик, физик и физикохимик, один из создателей векторного анализа и математической теории термодинамики. — Прим. ред.) — его никто не знал и не признавал, кроме Максвелла (James Clerk Maxwell, британский физик. — Прим. ред.). Посмотрите на Больцмана — критики довели его до того, что он покончил с собой (Ludwig Eduard Boltzmann, австрийский физик-теоретик, основатель статистической механики и молекулярно-кинетической теории, повесился в 1906 г. — Прим. ред.). Рутина, изнурительный труд, а подчас непонимание и даже прямая зависть коллег по цеху — это, увы, реалии жизни почти каждого ученого. Но все-таки, наука стоит того, чтобы ею заниматься.

- Ну и примеры. Тогда скажите хотя бы, в каких направлениях стоит работать, чтобы тебя заметили, где сейчас в науке горячо?

- Я бы разделил стоящие направления научных исследований на два типа: то, что будет иметь практическое приложение, и то, что расширяет наше представление о мире. Наука XXI века — биология, это, по-моему, ни у кого уже не вызывает сомнения. XIX век — это химия, XX век — физика и химия, XXI — это биология и физика. Сейчас есть такие направления, которые раньше было невозможно оформить в науку: это теория хаоса и хаотических систем, эволюционные теории, связанные с биологическими популяциями, генная инженерия, вот это сейчас очень-очень горячо. Нанотехнологии, может, несколько раздуты, но в принципе это действительно направление будущего. Классическая физика и химия отходят на второй план. Теория живых систем — это то, что сейчас будет сильно продвигаться. Никогда не будут иметь практического приложения астрофизика, теория большого взрыва, а во многом и теория элементарных частиц, но этим нужно заниматься. Вот Андронный колайдер — чистая забава, но это так интересно!

- С чего вы сами начинали?

- Я увлекся тем, что никому не нужно. Это самая распространенная ошибка начинающих ученых: работать над проблемой, которая интересна тебе самому. Я изучал формы кристаллов. Потом начал моделировать структуру и свойства минералов — это нужное направление, но мои тогдашние работы были «вещью в себе». К счастью, когда я после института уехал в аспирантуру, в Англию, мне там быстро объяснили, чем стоит заниматься, а чем — нет. «Вот, — сказали коллеги, — мы до сих пор не знаем температуру мантии Земли. А методы, которые ты используешь, к этому применимы. Почему бы тебе не попробовать?» Я попробовал — получилось. Теперь эта научная проблема решена.

- Насколько сложно было отказаться от темы, которой вы были увлечены?

- Это был не отказ, а переход, причем плавный. Я всю жизнь меняю темы, но этот «кочевой образ жизни» сродни тактике Чингисхана — не отказываюсь от уже освоенной сферы, а добавляю новые области на карту своих научных интересов. Самый главный навык — уметь видеть крупные задачи, заслуживающие внимания. Если б в науке были сформулированы проблемы, над которыми нужно работать, всем начинающим было бы легче. Формулировка проблемы — это уже половина ее решения. Но в том-то и беда, что этого нет. Чтобы стать успешным ученым, необходимо быть в курсе дел текущей науки. Имея широкое и глубокое понимание современной науки, вы сможете увидеть в ней белые пятна. И эти белые пятна будут формулировкой вашей научной задачи. Если вы не знакомы с современными научными публикациями, вы не сможете ничего увидеть. Беда многих российских ученых в том, что они мало читают, не знают, какие проблемы существуют, а какие — нет. Поэтому часто решают несуществующие проблемы.

- Вы говорили, что занимаетесь разными проблемами и заходите в разные дисциплинарные области. Как это возможно?

- Мне повезло: я всегда занимался междисциплинарными исследованиями. Это безумно интересно и приносит плоды. Очень немногие люди могут работать на стыке наук. Часто бывает так: вот я химик, и все, про физику мне знать не надо. Или: я геолог, и все остальное меня не касается. А я себе с самого начала сказал: а мне все интересно, я буду досконально изучать все. Когда мне было 7 лет, я ходил на лекции по химии в Менделеевский институт, в 11 лет меня заинтересовала геология, понравились минералы, и я стал заниматься минералогией, которая связана с химией. В старших классах меня заинтересовала физика, я поступил на геофак и у меня было уже три бэкграунда. На геофаке я стал кристаллографом — это как раз сочетание этих трех бэкграундов. Потом занялся математическим моделированием минералов, их химической структурой с помощью законов физики. То есть, я всегда работал на стыке.

- А границы у вас есть?

- Сначала я думал, что есть, а теперь даже и не знаю. Мы недавно такую работу опубликовали с коллегой — в стиле «операбуфф»! Объект наш — кристаллические структуры, мы исследовали их с точки зрения физических свойств: энергетики, термодинамики, добавили к этому математические приемы из многомерной геометрии. И в итоге пришли к методу, который частично соприкасается, например, с генетикой, и более того — с текстуальным анализом! То есть кристаллические структуры можно анализировать по такому же принципу, как лингвисты анализируют тексты. Представляете?! (смеется)

- Да-а, такой междисциплинарной наглости можно позавидовать...

- Это действительно междисциплинарная наглость (смеется). Здесь у нас кристаллография, физика, химия, математические алгоритмы и многомерная геометрия.

- Но вы же не можете иметь фундаментальных знаний во всех этих сферах?

- Конечно, у меня для всего этого знаний недостаточно. Что делать? Во-первых, постоянно учиться и держать мозги в незасохшем состоянии. Во-вторых, приглашать в свою команду людей, которые могут компенсировать этот недостаток. Человек, с которым я сделал это изобретение, — специалист по обработке многомерных данных. Он сам чему-то учился в этом проекте, скажем, в многомерной геометрии продвинулся и научил ей меня, я его научил кристаллографии, физике и так далее. Мы друг друга обогатили: я без него это сделать не смог бы, он без меня тоже не смог. Мы начали с анализа кристаллических структур, а в ходе работы узнали о том, что так группируют ДНК, поняли, как анализируют тексты. И вообще, наш горизонт удесятерился.

- Впечатляет. А если молодые ученые из России, пока не имеющие такого опыта, захотят попасть к вам в качестве аспирантов, по каким критериям вы их будете отбирать?

- Самое главное — в каком направлении человек работает, насколько он в теме современной науки, чего он уже достиг,и насколько он способен адаптироваться и учиться. И конечно, на бэкграунд смотрю — у кандидата должно быть хорошее образование.

- Что вы считаете хорошим образованием?

- Если это выпускник физтеха (МФТИ. — Прим. ред.), у меня к нему вопросов практически нет. А вот если он окончил МГУ — вопросы есть, там сейчас невысокий уровень. Если это выпускник какого-то провинциального вуза, вопросы к нему тоже есть. Но они могут подразумевать как положительные, так и отрицательные ответы.

- Есть ли имена ученых или конкретные кафедры, которые скорее сработают на положительный ответ?

- Безусловно. Есть, например, академик Фортов (Владимир Евгеньевич Фортов, член президиума РАН, в мировой науке известен и как создатель нового научного направления — динамической физики неидеальной плазмы. — Прим. ред.), который чуть было не стал президентом Академии наук РФ и очень жаль, что не стал, он — крупная мировая величина. Под его крылом два или три института, в том числе Институт физики высоких энергий. Есть группа профессора Нормана (Норман Генри Эдгарович, Объединенный институт высоких температур РАН. — Прим. ред.) — к его ученикам нет вопросов. Есть группа профессора Блатова из Самары (Владислав Анатольевич Блатов, доктор химических наук, профессор кафедры неорганической химии Самарского государственного университета. — Прим. ред.) — тоже без вопросов. Точно так же есть и некий «черный список» — например, если руководитель подтасовывает результаты, то его учеников я брать не буду. Да, дети за отцов не отвечают, но учатся от них порой слишком многому. Или же, если я знаю, что ученый занимается научной проблемой, актуальной для 50-х годов, то не буду брать аспирантами его последователей. Для сильной научной группы необходимы максимально высокие стандарты.